ОНИ - ДРУГИЕ
Пыхнахрыш! Пыхнахрыш!
Стенча ворчал. Ворчал на себя. Как старый пес. Ворчал, потому что повозка вот-вот развалится. Давно уже пора менять ее - вон ось треснула, да и кузов расшатанный. Обе бочки, неровен час, опрокинутся. И тогда придется собственными руками помои убирать. Эх, жалеет Стенча монеты, жалеет. Жалеет, потому что мало их, жадничает Стенча. Лишнего не отдаст. Даже на животину не тратится. Без надобности, сам справится, молод, здоров ведь. Но повозка-то нужна. Старую уже сил нет латать. Чего думать - иди к Стяжню проси, чтобы помог, выделил хоть и не новую, но вполне еще на ходу повозку. Самый легкий и беззатратный путь. Стяжень, он здесь всему голова, и к Стенче неплохо относится. Поможет, если только попросить вовремя. А потом уж сам как-нибудь доведет телегу до ума, приспособит к своему нечистому ремеслу. Руки ж есть, а на что сноровки не хватит, Стыжаля, соседа своего, попросит. Не откажет дед. Всяко дешевле, нежели за новой к торговцам ехать.
Ворчит Стенча. На себя ворчит. Но ворчать сколько угодно можно, а везти надо. И сегодня еще раз, и завтра, и послезавтра, и потом. Но завтра-послезавтра будет лишь завтра-послезавтра. А сейчас нужно как-то добраться до выгребной ямы и вывалить в нее нечистоты-отбросы. Не боится Стенча, ничуть не боится - дорогу до последнего камня знает, до последней выбоинки. Даже туман не помешает. Да хоть во тьме кромешной Стенча проедет и не споткнется. Здесь он как слепой справляется, каждый вздох своей повозки распознает, каждый камень чувствует, поворот, ямку. А вот что с новой повозкой будет - тут ведь надо заново ее повадки изучать, приспособить ее к дороге, к узким улочкам.
Но наконец последний поворот, и Стенча выехал из городища. Теперь путь прямой, легкий, как казалось бы, однако и туман гуще, более дикий туман, кочевряжится он здесь уже как хочет, играется. В городище-то туман не такой - спокойный, особенно днем, почти дружелюбный - насколько может вообще быть дружелюбным туман, - не лезет куда не следует. Говорят, он в городищах жителей боится. Да кто ж его знает, боится или нет, но правда то, что здесь, в Сталме, он реже.
Неспешно толкает Стенча повозку, бережет колымагу - спешить нечего, до темноты успеет еще раз обернуться. До овражины совсем близко. Хоть туман плотнее здесь, но за пару десятков шагов можно видеть. А что там дальше, этого Стенча не знает, никогда он дальше не заходил, незачем ему это. Знает, что где-то там, за туманом, другие городища - Ксар, Псинта, Дзата. Но что в них интересного? Так же там живут, так же от тумана хоронятся.
У оврага Стенча остановил повозку. Вытащил пару жердей, составил из них полозья, чтобы бочки аккуратно на землю стянуть. Уцепился за первую, подтолкнул к краю, перехватился, потянул на себя - тяжела, но подъемна, Стенча справится, ловок он. Упираясь плечом, отступая и приседая, спустил бочку на землю, подтянул к овражьему краю. Наклонил, опорожняя. Черпаком выскреб остатки, откатил обратно. Присел у края оврага передохнуть. Глядит в бездонный овраг - а бездонный потому, что туман дно застилает, и не видно ничего, только запах смрадный снизу ползет.
Можно было бы и не церемониться с бочками, опрокинуть прямо с повозки, но ведь замызгаешь и телегу, и себя. Да и бочку побьешь - жалко. Бочки тоже ведь денег стоят. А деньги Стенче и самому нужны. Ведь если задуматься, то ремесло у него, прямо скажем, невеселое, не всяк за такое возьмется. А он, Стенча, взялся. И у всех как камень с сердца свалился. Нашелся дурак, молодец то есть, который избавит городище от нечистот и помоев, а вместе с ними и от забот лишних. Нашелся-то нашелся, и все его за это уважают и привечают, разве что кто с веселья безмерного крикнет ему, не соображая, что говорит - дерьмак, и смехом зальется. Но привечают-то привечают, но вот придет время, когда Стенча себе невесту будет искать, кто свою дочь за него отдаст? Кто женой ему станет? Хоть пока он жениться не собирается, но ведь не вечно же ему в голычах ходить. А если будет у него какой-никакой запас, то тут и разговор другой, он не просто Стенча, дерьмак, а вполне себе хозяин. А монеты трудно ему достаются. Хоть всякий хозяин платит ему за вывоз нечистот, хоть никто не отказывается отблагодарить за труд, но далеко не каждый платит металлом, все больше едой, да вещами, в хозяйстве пригодными, расплачиваются. У кого что есть, тот тем и платит. Вот Стяжень, так тот завсегда монетой рубленной отдает. Так на то он и Стяжень, глава городища. Потому Стенча и складывает каждую добытую монетку в ящичек, ничего ради собственного удовольствия не тратит, потому и бережет бочки, потому и возит их столько времени на разбитой повозке.
Ветер потянул, разогнал немного туман в овраге. Пригляделся Стенча и глазам своим не поверил. Даже прилег на край оврага, чтобы получше разглядеть. Нет сомнений, там внизу лежало тело. Мертвое. Не померещилось ли? Нет, глаза Стенчи не обманут. Все верно. Мертвец. Вот так удача!
Стенча лихорадочно огляделся вокруг - бессмысленно, около этого оврага никогда никого не бывает, никто из городища кроме Стенчи сюда не хаживает, все боятся - заблудятся, боятся - туман им голову заморочит. Никого, никого. Но ведь кто-то сбросил сюда тело. Кто-то здесь был. Или чужак сам свалился туда и околел?
Как бы то ни было, не полезет сейчас за ним Стенча, вернется сюда ближе к вечеру, когда работу закончит. В сумерках сюда точно никто носа не покажет. Глаз лишних ему не нужно. А то завистников хватает. Даже добрый сосед за камень служивых натравит. Ведь камень Стенче достанется запросто - поднимет тело, взрежет плоть... А камень это богатство, за камень что угодно можно сделать, через него кем угодно можно стать. Если ты, конечно, не полный разболтай.
Быстро опорожнил Стенча вторую бочку, откатил ее чуть в сторону, чтобы не выливать помои на мертвеца. Тот ведь и так изрядно, должно быть, выпачкан. Ничего достанет, отмоет. Дело стоящее.
Пустую повозку толкать легче - а это Стенче на руку: успеть надо обернуться до сумерек. Однако работы осталось всего-то на полбочки.
Въехав в городище, Стенча столкнулся с водовозкой. Толкает тот свою колымагу.
- Эй, Стенча! - окликнул водовозка Стенчу. - Воды тебе надо?
Вот как кстати, подумал Стенча.
- Давай-давай, - отвечает. - Ты мне сегодня даже побольше отлей, еще бочку наполни, что возле ограды стоит.
- А чего так? - водовозка любопытный.
- Как чего? Ремесло-то у меня, сам знаешь, нечистое.
- Да всегда хватало тебе и бочки, - чересчур любопытен водовозка, так просто от него не отделаешься.
- Да... черпак в овражину обронил, любимый черпак. Лезть за ним придется. С ног до ушей буду уделан.
- А-а-а! - протянул водовозка. - Ну ладно тогда.
Расчет с водовозкой у Стенчи простой - баш на баш. Он у него за так помои вывозит, а водовозка воду ему доставляет. Но баш-то он на баш, однако сейчас Стенча запросил воды больше, подозрителен водовозка, а вдруг за таким простецким предлогом Стенча теперь всегда воды себе больше будет забирать.
- Да не боись ты, водовоз, отработаю. Завтра можешь дважды в отхожее место сходить.
- Чтобы дважды мне туда сходить, мне дважды нужно позавтракать, дважды пообедать и дважды поужинать. А живот-то у меня не резиновый.
Вроде отшутился, поехал дальше водовозка.
И в самом деле набралось только чуть больше половины бочки. Теперь к оврагу. Но прежде Стенча заехал домой - нужно прихватить еще одну веревку подлиннее и покрепче. Жилище Стенчи на самом краю городища, как раз в той окраине, что выходила в сторону помойного оврага. Не очень высокое, не очень большое, совсем небогатое. Верхняя терраса, у более рачительных хозяев засаженная до последней пяди полезными травами, злаками или плодоносными кустами, у Стенчи наполовину невозделана - не лежала у Стенчи душа к травкам да листочкам, хотя и приносили они многим пропитание и помощь в хозяйстве. Что-то, конечно, росло, больше даже самовысевом, а потому урожая давало мало. За это ругали Стенчу соседи - Стыжаль, точильщик, так особенно, - корили. Да только Стенча отмахивался да отшучивался - чего землю насиловать, хочет сама родит, не хочет - не родит, а что мне надо, я и так через ремесло получаю.
До оврага добрался Стенча, когда уже начало темнеть. Глянул вниз - все так и есть. Лежит, никуда не делся, а туман еще больше раздался, как будто нарочно заманивает вниз. Обвязал Стенча веревку вокруг повозки, подложил под колеса камни побольше, обвил шею стеблем дурнопаха, чтобы не задохнуться на дне, спрыгнул в овраг. Выбирая путь почище, добрался до тела. Обвязал ноги, по веревке полез наверх. Скользят башмаки по склону, но веревка крепкая, да и повозка стоит как вкопанная. Выбрался из овражины, уперся ногами в землю потянул груз наверх. Эх! Вытянул! Оттащил в сторону. Вытер пот, отдохнул малость. Достал нож из повозки - что тут ждать, не терпится, но решил все-таки сперва с бочкой закончить - оттянуть миг сладостный хочет.
Спустил бочку, откатил к краю. А сам все на тело оглядывается. Нет, не удержался. Взялся снова за нож. Склонился, примериваясь, как бы лучше всадить железяку.
Ух ты! Да это ж баба, вернее - девка. Молода, волос длинен. Стенча протер ей лицо - красивая. Ну и что ж что красивая. Красивая да мертвая. А камень там внутри, ей он все равно ни к чему. Живот распорю для начала - кто ж его знает, где он в ней болтается. Камень ведь, он как живой по телу движется, и в каком месте его смерть застала - поди угадай.
Однако в темноте можно и пропустить камень, выронить. Это дело нельзя спешкой решать. Лучше дома, при свете лучины, а тело потом обратно в овражину скинет, с утра пораньше, пока еще ни одна живая душа не проснулась.
Затащил Стенча тело в повозку, прикрыл холстиной, поверху пустые бочки составил.
Уже совсем стемнело, когда Стенча подъехал к дому. Уже въезжал на свой двор, как услышал:
- А, сосед, припозднился что-то сегодня.
Оглянулся - Стыжаль, точильщик, сосед его, к забору жмется.
- Да черпак свой в овраг уронил, - ложь удобная быстро на помощь пришла. - Пока вытаскивал его, время и ушло. Да еще и перепачкался весь. А ты чего по улице шарохаешься?
- А старому не спится. Заходи - ужином угощу.
- Нет, Стыжаль, умаялся я за сегодня - спать.
- Ну, как знаешь, - и Стыжаль исчез за изгородью.
Выждав немного, Стенча сгрузил свою ношу, затащил в дом от глаз посторонних. Уложил на лежак. Быстренько к воде, руки сполоснуть, лицо умыть. Себя отмыть-отскоблить - это потом, вода никуда не денется, а сначала - ведь не терпится, не терпится разрезать животину, руку внутрь запустить.
Зажег Стенча не одну, а несколько лучин, прикрыл окна, чтобы издалека не видать было необычно яркого огня. Подступил к телу, еще раз глянул на девичье лицо. Раздвинул лезвием полы изгаженной одежды, примерился.
- Ох...
Стенча аж нож из рук выронил. Живая! Она ж живая! Вот ведь невезуха - живая! Или показалось? Впился взглядом, как упырь в жертву, в девкино лицо.
- Ох, - снова застонала она.
Живая! Она - живая. Убить, убить, убить - первой пронеслась мысль, - убить, никто ж не видит. И рука уже снова нащупывает нож. Но отнять жизнь у другого - отнять ее у себя. Таков закон. Нельзя. Нельзя. Это с детства вбито накрепко в голову Стенчи.
Вот ведь невезуха - столько сил потратил, а вытащил живую. Вскочил Стенча, в сердцах нож отбросил.
Отвезти обратно, прямо сейчас, сбросить ее обратно в овраг - пусть сама сдохнет. А потом... Но обречь невинного на смерть - обречь на смерть себя. И это закон. Не может этого сделать Стенча, никак не может. Ну, жизнь, подарила заботу! Что ж теперь с ней делать? Выхаживать? Да зачем мне эта обуза? А если окочурится? Что скажут, что подумают? Ладно, не боись, подумай спокойно. Пусть в себя придет, скажет, кто такая, может, ничего в ней страшного нет, отправлю тогда еще затемно на все четыре стороны.
Потряс девку за плечо Стенча - нет, хоть и жива, но без чувств. Куда ее такую выгонишь! Ладно, погодь дрожать! Вымыть ее надо для начала, отмыть от нечистот и помоев. Не зря, получается, Стенча водой запасся. Но думал на себя только, а тут еще и девку отмывать придется, а она-то попачкана будет и поболее. А завтра же с утра к Стяжню, расскажу, мол, так вот и так, в овражине нашел. Думал, из наших кто.
Содрал с нее одежду - легче выкинуть, чем стирать да латать. Найдет потом из барахла ей что-нибудь. Стащил с девичьих ног башмаки, протер, к лучине поднес. Да, вот обувка на ней ладная - Стенча разглядывал крепкие закрытые башмаки из кожи, с железной пряжкой. Да, в такой обувке далеко можно шагать. Ногам ничего не страшно будет. Приложил к своей подошве - вроде и как раз. А скажу ей, когда очнется, что не было на ней ничего. Уйдет она и без них. И спасибо мне скажет, что выходил. И не вспомнит про башмаки. Хоть какой-то толк от нее будет. Хоть не так обидно.
Обмыл Стенча башмаки, надел один, повертел ногой - ладно сидит. Тесновато чуть, но разносится, растянется. Второй надел, встал, прошелся. Правой ноге неудобно. Поскреб пальцами - мешает что-то. Стянул, постучал о лавку, пальцем ковырнул. Что-то упало на пол. Поднял Стенча маленький комочек, поднес к свету, развернул.
Бумага! Мокрый, местами расползающийся кусок бумаги! Что же это такое?! Вот день! Вот незадача. Да лучше бы он сегодня вообще из дому не выходил. Лучше бы не заработал ничего. Бумага - виданное ли дело! Ведь в случае чего не отбрехаться будет - не поверят. Да и разбираться не будут - на жердину и все дела. Бумага - даже произносить такое порой страшно. Служивые налетят...
Заметался Стенча. И вправду не знает, что теперь делать.
- Ох... - снова застонала девка, застонала проклятая.
Что делать, что делать - к Стыжалю, к Стыжалю. Он подскажет.
Стыжаль, точильщик, сразу приметил, что сосед его взбудоражен чем-то. Глаз у Стыжаля наметанный, на лету схватывает образ, будь то птица или другое живое существо. Ремесло потому что у Стыжаля такое - точильщик. Точит он из дерева фигуры, истуканы, и маленькие точит - с палец ростом, и большие - со свой рост. Ремесло у него, если с умом подходить, доходное. Так то если с умом. А так, все мимо кармана уходит. Но Стыжалю много не надо - один живет, ни жены, ни детей. Голычем живет.