ИОАХИМ ВОЛЬ,

ПЕРЕДВИГАТЕЛЬ ШАХМАТНЫХ ФИГУР

Incipit liber de Ioachimo

Иоахим Воль, когда пришло время выбирать ремесло, которым придется зарабатывать себе на хлеб, явился в ратушу родного города Лютерштадта и попросил книгу ремесел. Архивариус Ольрих потрепал Иоахима по рыжей шевелюре и сказал:

— Так вот каким ты стал, Иоахим Воль. Вот каким ты вырос.

Ольрих отвел юношу в комнату, где хранились всякие книги и реестры, и пока искал на полке книгу ремесел, все говорил и говорил:

— Да, жаль бедных Иоганна и Марту. Молния обоих убила разом. Прямо в поле. Нет чтобы в дерево метить, так она в них угодила. А тебе повезло, мальчик. Помнишь ли, как это случилось?

Иоахим молчал, глядя на то, как руки Ольриха медленно перебирают одну книгу за другой.

— Не помнишь и слава Богу. Ты в телеге спал, а они пошли на холм, посмотреть им захотелось на поле... Чего там смотреть?.. Вот так и вышло. На все воля Божья. А ты даже не проснулся. Спал как убитый, не слышал и не чувствовал ничего. И вымокнув под дождем, не сразу проснулся... А вот и она.

Ольрих спустился с лестницы и положил книгу на стол. Поскреб ногтем кожаный переплет.

— Смотри. Выбирай.

Иоахим открыл книгу. Пролистал несколько страниц.

— Вот отсюда смотри, — Ольрих оказался за спиной Иоахима. — Вот с этой страницы. А ну-ка, посмотри на меня.

Иоахим повернул голову. Ольрих отодвинул пальцем прядь рыжих волос, прикрывавшую левый висок, всмотрелся в небольшую, более темную, чем остальная кожа, вмятину возле глаза.

— Вот она, отметина. Знаешь, откуда она у тебя? Иоганн-то в отъезде был, когда Марте приспело... Вот ты и родился... И в первых руках мужских оказался у меня. Ульхина, бой-баба, ох и хорошая повитуха, навозившись с тобой порядком, пока Марта в себя не пришла, попросила меня подержать тебя, а я, олух-то неловкий, саданул тебя о дверь, руки дрожали, едва не пришиб.

Ольрих говорил не переставая. Иоахим слушал его вполуха, читая описания различных ремесел.

"... таковому вменяется в обязанность дважды в день выпекать хлеб, рано утром и после обеда..."

— Однако счастливы они были очень, когда Бог послал им сына. Ведь они уже и не надеялись...

"... таковому вменяется в обязанность с наступлением темноты зажигать фонари и поддерживать..."

— Нет, ты не думай, что я Ульхине этой только и делал что помогал младенцев держать. Я по другой части. У меня вот служба — вести все городские книги, беречь их и сохранять. Так что за рождениями я следил больше по бумаге, и про тебя там написал, что вот 12 марта сего года родился Иоахим Воль...

"... таковому вменяется в обязанность извещать о прибытии в город любой повозки, любого всадника или пешего..."

— Ты смотри, внимательней смотри, выбирай дело по душе.

Иоахим переворачивал страницу за страницей. Но дела по душе найти не мог. О некоторых ремеслах он и понятия не имел (ну что это за ремесло, когда "таковому вменяется в обязанность искать философский камень, смешивая различные субстанции..." или когда "таковому вменяется в обязанность рисовать круги на небе и следить за градопадением"), а о других он знал достаточно, чтобы не желать выпекать хлеб, тачать сапоги, бить в колотушку с криком "Ночь в городе, ночь!"

— А знаешь, юноша, на востоке, в царстве шелковых путей и нефритовых слез, существует обычай класть к умершему в могилу написанную им книгу. Они верят, что если правителю загробного мира понравится эта книга, то он возвращает умершего обратно. Чтобы тот снова жил. А книгу оставляет у себя. Ересь какая! Не все же могут писать книги. Многие и грамоте не обучены. Не могут все быть грамотными, а то что же тогда будет...

Иоахим дошел до конца списка. Перевернул еще одну страницу. Те же названия ремесел, напротив них столбики цифр. Вверху страницы Иоахим прочитал: "Выбравшие ремесло". Каждый столбец соответствовал количеству обучившихся ремеслу в тот или иной год.

"... таковому вменяется в обязанность ставить цифры, обозначающие количество ремесленников, количество выделанных шкур, проданных метров ткани, собранных пудов пшеницы..."

И тут Иоахим решил, что станет учиться тому ремеслу, напротив которого стоит наименьшая цифра за ближайшие годы. Палец его заскользил по строкам и вскоре остановился на прочерке, стоявшем во всех подряд графах напротив "передвигателя шахматных фигур".

— Ну что, выбрал? — спросил Ольрих, заметив, что юноша оторвался от книги и смотрит на него. — И что?

— Передвигатель шахматных фигур, — твердо сказал Иоахим.

– Ты хорошо подумал? Зачем тебе это? Это уже забытое ремесло. А раз оно забыто, значит, никому не нужно. Ты не проживешь им, мальчик.

— Я хочу быть передвигателем шахматных фигур, — еще более твердо произнес Иоахим.

— Ты хоть знаешь, что это за ремесло?

"... таковому вменяется в обязанность передвигать шахматные фигуры сообразно с волей и желанием..."

— Я буду передвигателем шахматных фигур.

Ольрих пристально посмотрел на юношу. Затем пожал плечами и закрыл книгу.

— Как знаешь, — сказал он. — Я бы, будь помоложе, пошел учиться на...

— Кто меня будет учить этому ремеслу? — перебил его Иоахим.

"Пришибленный какой", — подумал Ольрих, когда рыжеволосый юноша вышел из здания ратуши.

Ольрих сунул книгу ремесел обратно на полку. Потом глянул в окно и увидел, как Иоахим пересекает рыночную площадь.

— В самом деле пришибленный, — сказал он вслух и сел за стол.

Он положил перед собой наполовину исписанный лист бумаги, ткнул пером в чернильницу и, сложив губы трубочкой, вывел еще несколько строчек будущей книги, которая должна была вернуть его после смерти обратно в этот мир.

Единственный, кто мог обучить Иоахима выбранному ремеслу, был старый передвигатель шахматных фигур Клаус Майзингер. На следующее утро Иоахим отправился к нему. Солнце уже взошло, однако еще не успело разогреть каменный город, и испарения от вываленных в сточные канавы отходов не так раздражали обоняние, как это бывало в жаркий полдень. Ольрих рассказал Иоахиму, как разыскать дом Клауса, и юноша уверенно шел по узким и кривым улочкам Лютерштадта. Неожиданно солнце скрылось, и на город обрушился ливень. Город мгновенно опустел, но Иоахим, которого дождь вымочил в одно мгновение, не стал прятаться под крышу, а продолжал упорно идти к улице, на которой селились столяры и прочие деревянных дел мастера. Вскоре он оказался перед дверью небольшого двухэтажного дома.

Клаус Майзингер услышал настойчивый стук дверного кольца и спустился вниз. Он открыл маленькое зарешеченное оконце и увидел вымокшего Иоахима. Мокрые пряди рыжих волос ниспадали на лицо, с носа и подбородка капала вода.

— Тебе чего? — спросил Клаус.

— Мне нужен передвигатель шахматных фигур Клаус Майзингер.

— Я больше не практикую, — сказал Клаус, окинув взглядом Иоахима, и закрыл оконце.

— Я хочу, чтобы вы меня научили ремеслу передвигателя шахматных фигур! — прокричал юноша.

Клаус постоял немного возле двери, вспоминая, когда к нему в последний раз приходил кто-либо с такой просьбой. Давно это было. И давно уже Клаус вернулся к тому ремеслу, которое он в молодости освоил первым: сейчас он столярничал, делал посуду, мебель и изредка вырезал шахматные фигуры. Клаус снова открыл окно. Иоахим по-прежнему стоял перед дверью.

— Я хочу стать передвигателям шахматных фигур, — повторил он.

— А ты знаешь, кто такие передвигатели шахматных фигур?

— Таковым вменяется в обязанность передвигать шахматные фигуры сообразно с волей и желанием игроков в шахматы...

— А что ты знаешь о шахматах?

— Ничего.

— Тебе, парень, лучше поучиться другому ремеслу, — сказал Клаус и опять закрыл оконце.

Лет пятнадцать назад Клаус принял в обучение последнего ученика и обучил его премудростям своего ремесла. Но все эти годы, пока шло обучение, Клаус не верил, что из парня может получиться настоящий передвигатель шахматных фигур. Так оно и случилось. Его ученик быстро променял ремесло на более богоугодное занятие, едва церковники назвали шахматы дьявольским делом и объявили их вне закона.

— Ты выбрал неудачное время для учебы, — сказал Клаус, не открывая окошка, но зная, что этот настырный парень все еще там. — Наши святые отцы запрещают азартные игры. Уходи.

Клаус поднялся на второй этаж своей мастерской, налил себе чарку вина и залпом выпил. Потом выглянул в окно: дождь немилосердно поливал город. Выпив еще чарку, Клаус спустился вниз.

— Приходи завтра, — сказал он, открыв оконце. А потом долго смотрел на теряющуюся в струях дождя спину Иоахима.

На следующее утро Иоахим снова пришел к дому Клауса. Однако на его стук никто не откликнулся. Иоахим походил вокруг дома, снова постучал в дверь. И, опять не получив ответа, сел на мостовую напротив двери.

Клаус видел его сквозь щель закрытых ставень. Юноша сидел неподвижно, глядя на дверь. "Настырный, — подумал Клаус. — Удивительно настырный. Это хорошо..."

Ему не хотелось ошибиться. Прежде чем делать ход, нужно стократ убедиться, что этот ход, даже если не принесет победы, то по крайней мере не ухудшит положения на шахматной доске.

Клаус время от времени подходил к окну и всякий раз убеждался, что юноша сидит на том же самом месте. Пошел дождь. А Иоахим не уходил.

— Заходи, — Клаус открыл дверь. Иоахим забежал в дом. — Обсушись пока, — Клаус усадил юношу возле очага.

Иоахим огляделся. Просторная комната, два верстака, на одной стене развешены инструменты, на стене напротив — огромная, потемневшая от времени, шахматная доска. На одном из верстаков стоял недоделанный стул, на другом громоздились точеные шахматные фигурки и заготовки для них.

Клаус налил Иоахиму липового отвара. Сел напротив и долго разглядывал хрупкую фигуру юноши, а потом сказал:

— Это ремесло вряд ли принесет тебе большие блага. Оно вряд ли тебе принесет в нынешние времена уважение, достаток и хорошую жизнь.

— Это мое решение, — Иоахим твердо смотрел на Клауса. — А если я однажды принял решение, то его не поменяю.

— Даже под страхом смерти?

— Я не пробовал, но думаю, что так.

— Хорошо. И что тебя привлекает в этом ремесле?

— То, что я не знаю, что это за ремесло и зачем оно. Мне неинтересно выпекать булки и тачать сапоги. Потому что все выпекают булки и тачают сапоги. А передвигателей фигур нет. По крайней мере в нашем городе.

Клаус потрогал одежду Иоахима. Та уже подсыхала.

— Ладно, идем, — сказал он. — Дождь кончился.

— Куда?

— Тебе не все равно?

Они вышли на улицу, и Клаус направился в сторону рыночной площади. Иоахим поспешил за ним.

— Смотри внимательно, юноша, — сказал Клаус, когда они добрались до торговых рядов. — Что видишь?

— Торговлю.

— Хорошо. А теперь стой здесь и внимательно наблюдай за мной.

Иоахим прислонился к стене. Клаус подошел к лавке и стал о чем-то говорить с торговцем. О чем — этого Иоахим не мог слышать из-за шума, который стоял в торговых рядах. Вдруг он увидел, что чья-то рука протянулась к висевшему на поясе кошелю Клауса, чье-то тело заслонило на мгновение мастера, острое лезвие срезало кожаную тесьму, которой кошель крепился к поясу, и кошелек исчез под лавкой. Все это произошло быстро. Даже не сразу поймешь, приснилось ли то тебе или было на самом деле. Иоахим сделал шаг вперед, но остановился, потому что в этот момент увидел вора. Тот вылез из-под лотка и как ни в чем ни бывало присоединился к разговору Клауса с торговцем. Вскоре рука Клауса потянулась к кошельку и, конечно, не обнаружила его на привычном месте. Клаус поискал кошелек под ногами, потом обратился к торговцу и стоящему рядом вору и в конце концов обернулся к Иоахиму. Тот невозмутимо стоял и смотрел на него.

Клаус быстро подошел к Иоахиму, сделал ему знак рукой, и они стали выбираться из толпы.

Вскоре они шли по узкой улочке.

— И что ты видел? — спросил Клаус.

— Вор срезал кошелек.

— И ты не схватил его за руку?

— Нет.

— Почему?

— Вы же сказали мне наблюдать, а не ловить вора.

Клаус резко остановился и повернулся к Иоахиму. Юноша едва не налетел на него.

— При других обстоятельствах тебе бы за это оторвали голову. – Клаус подбросил на руке кошель, затем повесил его на пояс, не обращая внимания на удивленный взгляд  Иоахима. — При других. Идем.

Почему Иоахим ответил именно так? Может, таким остроумным образом он хотел оправдать свое бездействие? Нерешительность или нежелание, которые обрисовали бы его с неблагоприятной стороны? В глазах Клауса, в первую очередь. Неужели у него и в самом деле не шевельнулась мысль если не поймать вора, то хотя бы предупредить владельца кошелька? Если бы Иоахим сделал это, то вряд ли бы сейчас шел вместе с Клаусом. А значит, не стал бы его учеником. Что представило бы его как человека, не умеющего добиваться поставленной цели. В глазах того же Клауса. И более того, эту историю можно было считать законченной. Как ни поверни ситуацию, все выходило плохо. Или Иоахим представлялся бы человеком не вполне порядочным. Или его история закончилась бы, так и не начавшись. Это можно назвать судьбой, роком, предопределением или случайным стечением обстоятельств. Но как бы то ни было, ответ юноши пришелся по душе Клаусу Майзингеру.

— Ты и вправду хочешь научиться этому ремеслу? — спросил Клаус, когда они оказались около его дома.

— Да, — уверенно ответил Иоахим. — Что я должен уметь делать?

— Лучше запомни, что ты не должен делать.

— И что же?

— Ты не должен передвигать фигуры так, как бы тебе этого хотелось.

— Так это легче всего, — изумился Иоахим.

Ведь что может быть легче, думал он, чем передвигать фигуры по указке другого.

— Это сложнее всего. Потому что едва ты передвинешь фигуру так, как бы ты этого хотел, это будет уже твой ход, а не ход игрока, и ты сразу перестанешь быть передвигателем фигур, а станешь игроком. А игрок, он всегда проигрывает, рано или поздно, в этой партии или другой, такому, как ты, игроку или игроку, чье имя Господь Бог. Подумай об этом. И приходи завтра.

Клаус потрепал Иоахима по рыжей шевелюре:

— Посмотрим, что из тебя получится. Если не передумаешь...

Со следующего дня началось обучение Иоахима.

Три года он ходил в учениках у Клауса, три года постигал шахматную науку, чтобы отказаться от нее навсегда. Три года учился тому, чтобы улавливать мысль игрока и своевременно делать его ход. Три года учился забывать себя в игре и быть лишь тонким механизмом.

Первый год Иоахим потратил на то, чтобы узнать, что такое шахматы. Клаус научил его шахматной науке, познакомил с отличиями в правилах игры в разных странах, рассказал о различных вариантах этой игры: об арабской шатрандже, о китайской сянци, японской сёги, корейской чанги, познакомил с предком шахмат — индийской чатурангой, а также с греческими играми кубейя и петтейя. Иоахиму пришлось выучить арабский язык, потому что основные книги по игре в шахматы были написаны именно на этом языке. В библиотеке Клауса хранилось множество трактатов и манускриптов по шахматам. Иоахим читал труды аль-Бируни и аль-Адли, "Карнамук", "Этику шахмат" ар-Рагиба, шахматные трактаты Альфонсо Мудрого, "Шах и Благодетельный Град" аль-Фархата, сочинения ар-Сари и Ибн Эзры, комментарии Фрумуна фон Тегермсее, поэмы Эфенди Хани и Ибн Фальсиса. Знакомился с описаниями партий Великого Заики, Абу-Наима аль-Хадима, Абу-Фатха, Григория Стравини. Иоахим в совершенстве овладел различными техниками и приемами игры, он развил свою память так, что с одного взгляда запоминал расположение фигур на шахматной доске и мог через неделю воспроизвести позиции противоборствующих армий. Помимо шахматных трактатов Иоахим познакомился и с различными философскими учениями, начиная от воззрений древних греков, в основном, Аристотеля и Платона и многочисленных комментариев к ним, сделанных арабскими переводчиками, и кончая европейскими схоластами. Прошли перед его глазами и страницы "Махабхараты".

Клаус стремился разносторонне развить своего ученика, и потому Иоахим изучал логику, математику, оптику, философию, языки и отчасти алхимию.

Второй год обучения Иоахим посвятил собственно постижению ремесла передвигателя шахматных фигур.

— Сейчас уже играют в шахматы, не зная истинной природы этой игры, — наставлял в тот год Клаус Иоахима. — Умение играть в шахматы давно утрачено. — Теперь игроки сами двигают фигуры. В былые времена в эту игру играли, не делая ни единого движения, не говоря ни единого слова и даже порой не открывая глаз. Тогда было много мастеров передвигать шахматные фигуры.

— А теперь?

— Теперь их нет.

— А вы?

— Я им тоже перестал быть.

— Как это случилось, учитель?

— Я сделал ход в партии, который был моим ходом, а не игрока. Так рано или поздно заканчивали все передвигатели шахматных фигур. Раньше это было уважаемое ремесло. Мастера его ценились очень высоко. Потом ремесло пришло в упадок, шахматы стали запрещать, не только у нас, но и на востоке. И потому передвигателей шахматных фигур стало меньше. Кое-кто из них сменил занятие, кто-то стал игроком. А учиться тому ремеслу, которое перестает быть нужным, не каждый станет. Игроки в шахматы перестали пользоваться услугами передвигателей. И вот настало время, когда в книге ремесел напротив нашего ремесла появился прочерк.

Постижение ремесла оказалось самым трудным предметом в учебе Иоахима. Это и неудивительно. Все-таки нужно точно улавливать движение мысли игрока, вовремя делать ход без права на ошибку, ведь фигура, раз поставленная на новое поле, так и останется на нем до следующего хода. Ход обратной силы не имел. Сначала Иоахим искал подсказки в позе, жесте, взгляде игрока, потом постепенно подсказок становилось меньше, нужно было учиться прислушиваться к биению сердца и пульсации мысли. Клаус терпеливо вел своего ученика к овладению непростыми секретами ремесла.

В начале второго года обучения Клаус опять спросил Иоахима:

— Это ремесло не сулит тебе никаких особых благ. Ты уверен в своем выборе? Ты еще можешь отказаться.

— Я уверен в своем выборе, учитель. Даже если эта шахматная партия сложится не в мою пользу. Но почему вы, учитель, говорите, что наше ремесло не сулит никаких благ?

— Я оставлю твой вопрос без ответа, Иоахим. Пока без ответа.