Книга I

Quod superius est sicut quod inferius

Et quod inferius est sicut quod superius

Ad perpetranda miracula rei unius

(Правило Гермеса)[1]

Часть I: Начало

Глава 1

Припекающие яркие полуденные лучи щедрого колумбийского солнца прорывались сквозь полуприкрытые ставнями продолговатые стрельчатые двухсветные окна, прорезанные в массивной каменной стене высокой, но небольшой по размерам церквушки, нашедшей себе пристанище прямо посреди джунглей в межгорье Анд, на юго-западе страны.

Зал был наполнен рассевшимися по лакированным скамейкам прихожанами, выглядевшими вполне типично для данной местности – одной из самых горячих стран латинского региона: в хаки-униформах, бронежилетах и с автоматами различных моделей. Они молча слушали читающего по латыни сорокапятилетнего Падре Селайкеза и неотрывно наблюдали за стоящими перед священником людьми. Двое коренастых верзил по бокам в гражданской одежде: один смугловатый, с ярко выраженными угловато-латинскими чертами лица, другой – наоборот: и кожей, и гладким лицом походил больше на европейца. В центре между ними стоял высокий и немного полноватый латинос с прилизанной набок причёской в лёгкой бледно-жёлтой ветровке и голубых джинсах. Левой своей мясистой рукой он держал тонкую правую ручку невысокой и хрупкой женщины, одетой абсолютно во всё чёрное: закрывающий лебединую шейку, гольф, длинный кожаный плащ с воротником стойкой, лайковые перчатки, замшевые сапожки с бахромой на высоком каблуке и надвинутая вперёд фетровая шляпка-федора.

С этим агатовым обликом очень резко контрастировало её изящное личико с молочно-белой кожей и спадающие на плечи из под шляпы нежно-золотистые волосы.

Можно было сказать, что эта девушка европейка или даже славянка, но её латинское происхождение выдавали чернее черного глаза, с тоненькими алыми паутинками на белках.

Священник, читающий на латыни свадебную молитву своим изрядно потрепанным от виски голосом, старался не смотреть в эти красочные, сверкающие неистовым пламенем глаза, на фоне которых выцвевшим казался её же собственный плащ.

Падре никогда не встречался с этой женщиной и был этому только рад, потому как достаточно про неё слышал. Одни говорили, что её не существует, что это вымысел сказочников, любящих придумывать красивые истории; другие – что она есть, но это всего лишь проститутка Антонио Кангрехеро – одного из крупнейших поставщиков колумбийского порошка, правда имеющая некие дополнительные льготы перед себе подобными.

Но Селайкез был склонен верить третьей, самой интересной версии, которую слышал от некоторых из приходивших к нему на исповедь людей Кангрехеро. Они шёпотом и глотая слова от ужаса, что их услышат не те уши, называли её личной ведьмой Кангрехеро. «Harpia[2]» – дрожащим голосом выдавливали они из себя – «Она видит среди нас предателей и расхитителей. Если она кинет на тебя свой взгляд, то лучше сам пусти пулю себе в висок, а не попади в руки человека по прозвищу «Дэго[3]» – так называли персонального палача Картеля «Атлантик», которым руководит Кангрехеро.

Конечно, Селайкезу бояться нечего – он не служил Кангрехеро, а лишь исповедовал его убийц и никогда не выносил за стены тайны исповеди. Но ему неоднократно намекали, что надобно бы доносить самую важную информацию в уши Антонио, на что Селайкез отвечал принципиальным отказом и не соглашался нарушать тайну исповеди.

В любом случае он не делал зла Кангрехеро, но стоило ему даже на миг встретиться со взглядом этой женщины, как тут же хотелось признаться во всех смертных грехах и самому себя казнить.

«Давай, побыстрее заканчивай и пусть себе идут с миром». – Мысленно сказал себе Селайкез и поспешил объявить их мужем и женой.

Молодожены, обменявшись кольцами, скрепили свой брак крепким поцелуем. После этого мужчина натянул себе тряпичную маску, как у спецназа с прорезями для глаз, а женщина одела на лицо чёрную повязку, на манер бандитов в американских вестернах.

Селайкез не мог понять что они пытаются скрыть: факт вступления в брак или их лица. Но не задавая никаких лишних вопросов, он просто выполнил свою работу.

Верзила, что стоял со стороны невесты, достал из внутреннего кармана пиджака увесистый пакет и, молча кинув его священнику, пошёл следом за отправившейся к дверям парочкой.

А падре, спрятав пакет в широкий рукав своей рясы, мысленно восхвалил своего бога за то, что он послал его в эту глушь, где миряне хоть и редко захаживают, но крайне щедры в своих пожертвованиях.

Вооружённые совершенно различным оружием: от китайских АК-47, до германских G-36 солдаты мигом поднялись на ноги. Некоторые, пойдя впереди молодожёнов, первыми вышли на улицу, другие же, наоборот – дождались, когда чета пройдёт, дабы идти за ними следом.

К сожалению или нет, но мафия для Колумбии стала чем-то настолько естественным, что уже никто бы не удивился подобной картине, не стал исключением и Селайкез. Но всё же где-то в глубине души ему было обидно за свою страну. Ведь он любил Колумбию такой, какая она есть, со всеми её грехами и пороками. Но, в то же время он не мог кого-либо осуждать и не потому, что был священником, – просто как выросший в колумбийской глубинке человек, Селайкез прекрасно осознавал все реалии его родной страны, где люди фактически вынуждены выживать, а кокаин является чуть ли не единственным источником денег для огромного и воинственного народа.

Оттого им давно наплевать на то, что «белая смерть» где-то там, за океаном, уносит человеческие жизни, разрушает семьи и стирает какие-либо надежды на будущее. Здесь всем наплевать на других, точно также, как этим «другим» в Штатах и Европе наплевать на то, будет ли чем накормить сегодня свои многодетные семьи горячекровным колумбийским мужчинам.

Когда массивные двухстворчатые двери хлопнули за последним из боевиков, Селайкез хотел повернуться к распятию, чтобы перекрестившись, ещё раз восхвалить своего бога, как вдруг почувствовал на губах чужую руку в перчатке из грубой кожи.

Рука, крепко схватив рот, круто дернула священника назад. Селайкез не упал, а упёрся спиной о грудную клетку какого-то человека. Священник хотел, вырываясь, замахать руками, но тут же вспомнив про пакет, испугался, что тот вылетит наружу. Тогда он попытался крикнуть в надежде, что вышедшая за эти стены паства бросится на помощь, но звук замер в ладони неизвестного.

Дальше Селайкез уже ничего не успел придумать, так как неимоверно острый клинок боевого ножа промчался по горлу священника, оставив глубокую, от уха до уха, борозду. И Селайкез тут же почувствовал, как морской волной, впитавшись в одежду, покатилась по его груди, животу, ногам и прямо на грязные половые доски его смиренная, святая жизнь.

Позабыв теперь о деньгах, он задергался, как кролик от электрошокера, не то пытаясь вырваться, не то совершенно потеряв остатки разума, от понимания того, что до отправки на небеса ему остались считанные секунды. И все его грехи и добродетели, неудачи и заслуги, надежды и страхи в один молниеносный миг абсолютно утратили какую-либо значимость. Потому что умирая все люди, независимо от своего положения и планов, хотят лишь одного: жить.

Матёрая рука крепко держала священника до тех пор, пока тот не повис на груди убийцы и только тогда костистые пальцы разжались. Бездыханное тело упало прямо в ярко-алую загустевшую лужу, а убийца, сделав шаг, стал своими увесистыми ботинками прямо в эту самую лужу по бокам от трупа Селайкеза. Ничуть не сомневаясь в своих действиях, человек, нагнувшись, принялся медленно и аккуратно вытирать клинок об тунику усопшего, оставляя красные полосы на белоснежной ткани.

- Lo siento muchisimo, Padre[4]. – Разнесся по церкви испанской речью энергичный волевой голос. – Я знаю, что убивать «связного» между нами и всевышним куда больший грех, чем просто человека, но я получил чёткий приказ и не имел права ослушаться. – Убийца разогнулся и спрятал насладившуюся кровью сталь в ножны. – Просто только два типа людей удостоены чести узреть её прекрасное лицо и, к сожалению, вы, Падре, отнесены ко вторым. – Он расстегнул небольшую армейскую сумку на бедре и вытащил оттуда пластилиновый кирпич серо-жёлтого цвета с чёрной маркировкой. – В любом случае, Падре, можете не волноваться за мою душу, я завтра же непременно исповедуюсь. – К бруску был прикреплен электронный таймер, переделанный с китайских часов и, понажимав на кнопки, убийца ввёл пятиминутный обратный отсчет, после, небрежно бросил бомбу прямо на спину Селайкеза. – Что ж, Падре… Не держите зла и до встречи в раю.

Убийца, сняв с плеча свой австрийский Steyr AUG с оптическим полуторократным прицелом, взял его в левую руку и, стуча каблуками, направился к двери широкими уверенными шагами.

«Вообще-то это должен делать Дэго, но нет, он не умеет работать быстро. – Сам себе говорил убийца. – Какого чёрта его тогда прозвали скотобойцем?! Ведь это надо делать молниеносно, так, чтобы скотина даже испугаться не успела, а его клиентура мечтает о смерти часами и десятками лет! Хотя может здесь спрятан какой-то сакральный смысл, который моя неграмотность не позволяет увидеть…»

Подойдя к двери, он ещё раз обернулся и приложил сомкнутые вместе пять пальцев ко лбу, затем груди, к левому плечу и к правому, после чего, немного наклонив голову, тихо прошептал:

«Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis[5]» и, развернувшись на каблуках, покинул здание.

***************

Стоящие возле припаркованных в паре метров от главного входа пятерых чёрных бронированных Джипов солдаты, увидели вышедшего двадцатитрёхлетнего смугловатого парня в такой же униформе, как и они.

- Por que mirar con ojos desorbitados, los bastardos venerables?! – Рявкнул он и, подойдя совсем вплотную к одной из машин, добавил. – A CABALLO[6]!

Солдаты тут же мигом прыгнули в автомобили, а парень, усевшись на переднее пассажирское место первого Джипа, достал рацию и бегло, но внимательно осмотревшись, скомандовал:

- Columna, adelante[7]!

Все Джипы, одновременно рванув с места, принялись стремительно набирать скорость по ужасно изъезженной грунтовке, которую даже с самой большой натяжкой невозможно назвать дорогой, оставляя своими крупными колёсами лишь столб непроглядной пыли, которая быстро припадёт обратно к земле и в этой безмятежной, живописной местности, опять воцарится привычный уют и тишина.

***************

Альваро Эльесера Варгас по прозвищу Ахо[8] – «верёвка палача» был главным командиром среди бойцов Антонио Кангрехеро, поэтому к нему обращались «senor general» или «comandante». Как и большинство солдат в наркоармии, Альваро был выходцем из большой, но бедной крестьянской семьи, живущей в джунглях, где люди либо не доживают до старости, либо же наоборот – в жизни абсолютно ничего уже не боятся.

Как большинство подростков, Ахо мечтал поменять что-то в своей жизни, но идти длинными путями он не то чтобы не умел, просто не хотел тратить большую часть своего времени на несбыточные надежды. А поэтому он не стал идти более мирным, но тяжелым путём образования и безработицы. В маленьких городах ему просто было нечего делать, в больших его никто не ждёт, потому что таких как он там миллионы.

Оттого в пятнадцать лет бросив родовое гнездо, решил устроиться в полицию, в надежде попасть в один из элитных подразделений по ликвидации наркогруппировок и повстанческих организаций. Но его не взяли из-за возраста и тогда парень тут же нашёл альтернативу, нанявшись к Антонио Кангрехеро, хотя тогда, как и большинство других наёмников, Альваро ещё не знал, на кого служит. Их нанимали десятками, разных возрастов, но с примерно одинаковыми судьбами.

Его отослали на тренировочный лагерь в Панаме, где Ахо пробыл ровно год. В обучении изрядно преуспел и парня сразу же определили в «Суэрво» – подразделение по специальному сопровождению ценных грузов и охранению стратегических объектов – преимущественно склады с порошком в джунглях, перевозившие партии колонны и замаскированные лаборатории.

За годы службы парень зарекомендовал себя опытным, бесстрашным, не склонным к наркотикам и, что самое главное, верным бойцом. Благодаря этому он стал постепенно всё ближе и ближе приближаться к Кангрехеро, пока год назад Ахо не назначили генералом после гибели его предшественника при облаве колумбийского спецназа «Хунглас» на один из аэродромов Кангрехеро.

Правда стоит признать, что тактика и прочие необходимые для командира науки Ахо давались сложнее, чем владение ножом или его излюбленным АУГом, но на такой случай в подчинении имелась целая куча обученных заместителей, от Ахо же требовалось держать всю эту свору в кулаке, за что он и получил прозвище «верёвка палача» – быстрый, надёжный, всегда под рукой и не знающий промаха.

Поэтому именно ему было поручено «убрать» священника, от которого Кангрехеро решил избавиться только потому, что падре уже слишком долго исповедует солдат и его ноша (тайна исповеди) становится всё тяжелее и тяжелее.

***************

Птицы, спокойно сидящие на кромке крыши здания и ветвях густо поросших деревьев, всегда первыми чувствуя опасность, одновременно сорвались с места и устремились ввысь, поближе к белым облакам, а спустя мгновение крепкое каменное сооружение с диким, испепеляющим все улики рёвом, разлетелось мелким дождём на несколько километров вокруг.

Глава 2

Желтый, как цыпленок, автомобиль Нью-Йоркского такси, освещая электрическим огнём своих ярких фар подсыхающую от проливного дождя ночную улицу Манхэттена, подкатил к пятиэтажному кирпичному дому морковного цвета с массивными серыми ступеньками из цемента возле каждого парадного входа.

Рассчитавшись с водителем, из автомобиля не спеша вышла молодая и довольно привлекательная блондиночка атлетического телосложения, с прямыми, длинными, ярко-желтыми, под цвет такси, волосами.

Негромко хлопнув дверцей, она направилась к одному из парадных, аккуратно выставляя в модельной походке свои стройные ножки, обутые в открытые кожаные туфельки с тонкой пряжкой вокруг косточки, на изящном каблучке. Она так призывно виляла бёдрами, обтянутыми модными джинсами горчичного цвета, с крупным, тёмно-коричневым кожаным ремнём, что горячекровный турок, сидящий за «баранкой» автомобиля, не смог оторвать от нее своего жадного взгляда до тех пор, пока девушка не скрылась за входной дверью дома.

«Да уж, такая юная… Не больше двадцати пяти. – Сам себе сказал водитель. – В этой, чуть оголяющей возле пояса соблазнительный животик, голубой футболке с расшитыми блестящими нитями цветочками и чёрной сумкой на плече так походит на студенточку… Но её выпирающие из-под футболки груди уже слишком опытны в мужской ласке. – Самодовольно констатировал турок, представляя, что бы он мог сделать с девушкой на заднем сидении машины, но затем, как-то взгрустнув, мысленно добавил: – Обидно… неужели такая красавица… не могла найти себе другого, более пристойного занятия… неужели у неё не было кому помочь?» – Вспоминая свою собственную дочь, которой приблизительно столько же лет, турок, отбросив брутальные помыслы, переключил на первую и, плавно нажимая педаль газа, отправился дальше на заработки для своей эмигрантской семьи.

Управляющего уже не было на месте и Маргарите, так звали девушку, пришлось открывать парадную дверь своим магнитным ключом, который выдаётся каждому жильцу. Затем она вошла в не очень просторный, но чистый и относительно уютный холл, выкрашенный в приятный светлый цвет и украшенный декоративными растениями в горшках.

«Чёрт, опять почту не смогла забрать». – Мысленно выругалась девушка, глянув на закрытую дверь будки консьержа, где целый день сидит управляющий.

В этом доме её всё устраивало: и плата – высокая, но справедливая, и условия – тихо и спокойно, жильцов, создающих проблемы здесь не любят, и месторасположение – Нью-Йоркский Сохо или «Сотня акров Ада», бывший промышленный, а ныне приличный район художников в Южном Манхэттене. Но, как всегда, есть минус: управляющий не держит почтовых ящиков, а выдаёт почту лично в руки вместе со счетами.

Документов, с указанием суммы денег на уплату Маргарита не боялась – её ясные голубые глазки в сочетании с ненатурально-светлыми шёлковистыми волосами очень дорого стоят, поэтому она многое себе может позволить. В том числе и оплачивать обучение в женском частном колледже имени Фредерика Барнарда на факультете ядерной физики при Колумбийском университете. Но, к сожалению, по специфике её работы, девушке нередко приходится возвращаться, как и сегодня – за полночь.

Управляющего не волнует то, как она зарабатывает: «A work is a work[9]» говорят здесь; ему лишь важно, чтобы она платила вовремя и не мешала другим, но и какие-либо исключения делать не собирается.

А ведь сегодня Маргарите должна была прийти бандероль с редкой даже для Америки книгой по нуклеонике, которую она очень ждала от своего дуга. Несмотря на то, что было тридцатое июля и в колледже начались каникулы, Маргарита продолжала не только работать, но и учиться.

«Работенка мерзкая, но зато я могу выбирать всё то, что мне нравится, не слушая никаких советов». – Так себя успокаивала Маргарита, когда в очередной раз задумывалась над тем, как устраивает свою собственную судьбу.

Как и все девочки, Маргарита выбрала этот путь только из-за возможности быстро заработать необходимую сумму денег. Конечно, она не собиралась оставаться в самой древнейшей профессии всё время пока будет позволять возраст. Но жизнь её сложилась так, что всего и всегда приходилось добиваться исключительно самой: «кроме тебя, за тебя никто не будет воевать». – Один из жизненных девизов Маргариты, оттого она и выбрала не самый лучший, но зато дающий хотя бы какие-то гарантии путь.

Принято считать что проститутки – это не желающие работать, но тяготеющие к безбедной жизни женщины. Во многих случаях это действительно так, но с Маргаритой ситуация абсолютно противоположна: если бы не эта работа, она бы никогда не смогла оплатить учёбу в одном из московских ВУЗов, не эмигрировала в Штаты, не «купила» бы гражданство и не смогла оплатить образование в престижном колледже Нью-Йорка, при этом оставаясь абсолютно независимым ото всех человеком, что для Маргариты было необычайно важным фактором.

Так как лифта в доме не было, она лениво поднялась по лестнице на третий этаж и подошла к массивной деревянной двери с номером 305. Порывшись в сумочке точёной ручкой, достала небольшую связку ключей, и выбрав нужный, собиралась вставить его в замочную скважину, как вдруг тонкий музыкальный слух девушки уловил практически неслышимое шуршание стоптанных волосков расстеленного по полу и ступеням ковра.

Звук исходил от лестницы, но Маргарита не могла определить сверху спускался или подымался виновник этого шума. Её довольно развитая женская интуиция молчала, но вот здравый смысл говорил о том, что так тихо без причины не крадутся.

Она не шелохнувшись, словно ничего не слыша, спокойно вставила ключ правой рукой, вторую положив на ручку и легонько провернула замок. Затем нежно, не торопя событий, нажала на ручку, одновременно с этим отпустила торчащий из замка ключ и, тихо поднеся правую ладонь к нажимающей на ручку левой, указательным и большим пальцами взяла колёсико на своих миниатюрных дамских часиках и с силой потянула на себя. Колёсико, слабо клацнув, вытянулось на миллиметр из основы, показав свою тоненькую, как волосинка, ножку, затем ещё на один, а потом, когда ещё раз клацнуло, Маргарита, держа за кольцо, вытянула из своих часиков маленькую булавочку с полой иглой длинной в два сантиметра, наполненной синтетическим ядом эвфрбином, что необычайно опасен для человека.

К моменту, когда оружие было готово к бою, Маргарита открыла входную дверь и уже хотела было запрыгнуть в квартиру и запереться, как услышала, что от лестницы кто-то не то прыгнул, не то побежал в её сторону.

Ожидая подобного и понимая, что спрятаться в квартире не получится, Маргарита, развернувшись на каблуках и выставив вперёд руку с иглой на уровень своей головы – высота, где обычно у мужчин шея, сделала выпад вперёд для нанесения удара.

Нападающий увернулся за миг до того, как ядовитое жало вонзилось в его глотку и крепко схватил девушку за руку, но не стал выкручивать, а просто держал. Другой рукой молниеносно обхватил её тонкую талию и, рванув к себе, пока девушка ничего не успела понять, впился в её губы жарким поцелуем.

На секунду Маргарита растерялась, но быстро сообразила, что имеет дело с насильником, у которого из-за эмансипированности американских женщин и травли судебными исками, осталось слишком много неистраченной сексуальной энергии, которую он принялся реализовывать таким вот образом.

Понимая, что руку ей так просто не высвободить, Маргарита наступила каблуком на ногу нападавшего. Тот, оторвавшись от её губ, громко вскрикнул, но не отпустил девушку, а лишь чуть ослабил хватку. Маргарита, не теряя времени, тут же нанесла удар коленом в пах, так и не успев разглядеть насильника.

Преступник, все-таки отпустив девушку, чуть отскочил в сторону и уже хотел согнуться вдвое от пронзительной мужской боли, как девушка, сделав новый выпад, попыталась вновь уколоть его своим жалом, но в миллиметре от фатального удара убрала руку в сторону, даже не зацепив кожного покрова на шее мучителя.

С широко раскрытыми от удивления глазами Маргарита смотрела на этого тридцатитрёхлетнего согнувшегося пополам брюнета в черной ветровке нараспашку, бежевых вельветовых джинсах и ярко начищенных туфлях с острыми носками и не могла поверить тому, что видит.

- Что ты тут делаешь? – Спросила по-русски девушка и по коридору чарующей песней растёкся её мягкий, притягивающий к себе голосок.

- Да вот… подарок тебе принёс. – Ответив на том же языке и медленно разгибаясь, незваный гость достал из внутреннего кармана широкий почтовый пакет.

Девушка спрятала иглу в часы, после чего взяла пакет и, внимательно рассмотрев его, поняла, что это та самая бандероль, которую она не успела получить у владельца дома.

- Вик, ты полный идиот! Я же могла тебя убить! – Обрадовавшись книге, но всё же недовольная шуткой, Маргарита грозно отчитывала Виктора.

- Это уж точно. – С кривой ухмылкой ответил легонько попрыгивающий на пятках, дабы расслабить травмированные мышцы, Виктор. – Мой предыдущий подарок у тебя на полке не пылится и, если б я не знал про него, то… – Он кивнул головой с видом мудреца и добавил: – Я могу гордиться такой ученицей.

- Спасибо, но теперь пошли внутрь, а то соседей перебудим.

Скомандовав властным тоном, девушка вытянула из замка ключ и, открыв дверь, вошла в непроглядную темноту, окутывающую помещение, но стоило ей дважды щёлкнуть пальцами левой руки, как мрак мгновенно рассеялся в свете электрических ламп на белом подвесном потолке. И взору открылась громадная, шестьдесят пять на пятьдесят метров, комната, разделенная на три отсека: прихожую-гостевую, кухню и ванную. Первая – нежилая часть, при входе в квартиру была самой большой: шестьдесят пять на тридцать метров. Слева шла сплошная, на всё помещение стена, справа – только десять метров, затем две широких колонны, отделяющие гостевую от кухни.

С левой стороны была дверь в ещё одну комнату, справа – в ванную. Возле входной двери был закреплён домофон и стояла вешалка для верхней одежды. Посредине левой стены висел пятидесятидюймовый белый экран для подвешенного на потолке проектора с массивными колонками. На полу перед ним лежал широкий ковёр, на котором в пяти метрах от экрана стоял стеклянный столик восьмиугольной формы и трехместный диванчик в кожаной обивке. Дальше, в паре шагов от экрана, стоял музыкальный центр, опять же с массивными колонками. Затем шёл небольших размеров универсальный тренажер для ног, рук и груди.

В самом дальнем углу, на расстоянии метра от окна, стоял повёрнутый боком к противоположной от входа стене, упирающийся на одну ножку, большой, тяжёлый, на широких колёсах, с высоким рулём, массивными хромированными деталями, бензобаком чёрного цвета, в форме капли, двухуровневым, обтянутым кожей седлом со спинкой, американский мотоцикл – оставшийся от предыдущего жильца.

Вот и вся мебель, что украшала прихожую – Маргарита не любила захламлять жилище, пусть даже размером с мини-стадион. Между двумя колоннами была установлена длинная барная стойка из красного дерева, также сохранившаяся от первого жильца и чёрные стулья для бара со стороны прихожей. Вся комната была окрашена в голубой и белый цвета, а пол – бетонный, наливной, с влитыми в него картинами, которые не понравились нарисовавшему их экс-хозяину квартирки.

Маргарита от рождения обладала чисто мужским вкусом. В особенности любила смотреть старые американские фильмы по проектору, слушать испанскую музыку, в одно время даже пыталась играть на гитаре, но не сложилось, зато она обнаружила в себе склонность к изучению точных наук, которые давались ей намного легче, чем логический смысл статей в женских журналах. При этом она никогда не превращалась в «синий чулок», от природы всегда была особенно женственной, как во внешности так и поведении, любила наслаждаться жизнью и брать от неё всё то, что она может дать, не растеривая при этом собственной осторожности.

Доставшаяся ей холостяцкая берлога художника, что жил здесь прежде, за исключением некоторых деталей, осталась практически такой, как и была. Когда в неё зашёл Виктор, девушка заперла дверь и, повесив сумку на вешалку, повернулась к своему гостью, одарила его добродушной улыбкой на милом личике и учтиво поинтересовалась:

- Боль отошла?

- Да её почти и не было. – Бодро ответил Виктор.

- Ты не храбрись, а лучше съезди к врачу, а то в девочку превратишься. – Теперь абсолютно серьёзно посоветовала Маргарита.

- Да не волнуйся, на моем веку я так часто туда получал, что ориентируюсь не хуже хирурга. – По-прежнему гордо подняв свой чуть выпирающийся подбородок, хорохорился Виктор.

- Как знаешь. – Устало махнув на гостя рукой, девушка ещё раз посмотрела на книгу и уточнила: – А как ты смог её забрать? Управляющий посторонним почту не выдаёт.

- Я и не просил. – Как само собой разумеющееся, ответил Виктор. – Просто взял и всё. – Говоря, Виктор подошёл и положил похотливые руки на её бёдра, а затем, высокомерно выпятив потрескавшуюся губу, с гордостью добавил. – Замочек у него совсем хлипкий – ногтём открыть можно.

- Хулиган, ничего не скажешь. – Маргарита опять одарила его улыбкой, понимая, что сейчас он её поцелует.

Чуть наклонившись, теперь уже нежно, но с той же пылкостью, Виктор действительно припал к её пухлым губам. Одновременно с этим он начал гладить её сначала по спине, а затем по бёдрам. Маргарита не отстранялась от него, но и не отвечала взаимностью – просто позволяла Виктору делать то, что он хотел. Так они простояли около минуты, но потом Маргарита первой отклонилась от него и тихо прошептала:

- Вик, я устала, давай завтра.

- Рит, я же специально примчался к тебе. – Тоже шепча ответил он, прислонившись своим высоким, с залысинами у висков, морщинистым лбом к её чистому, почти что детскому лобику, из-за которого её нередко принимали за глупенькую пустышку.

- Ладно. – Зная его напористость, Маргарита решила не тратить силы попусту. – Но тогда я ванну приму и не возражай, мне надо немного расслабиться.

- Ok, don’t make me wait[10]. – Прошептав это, он скользнул поцелуем по её губам и отпустил девушку.

- Налей себе чего-нибудь. – Сказала Маргарита, направившись в жилую комнату.