Далия Трускиновская

Мужик на выданье

мини-детектив из жизни деловых женщин

Глава первая. Похожа ли я на женщину, которая срочно нуждается в муже?

— А почему бы тебе не выйти замуж? — спросила Анжела, но как спросила!

Таким голосом человеку, четвертый день ползущему по раскаленной пустыне туда, где, возможно, есть полузасохший колодец, сообщают, что вода — вот она, целое ведро, пей! И ждут непременной благодарности.

Я вздохнула. Полагаю, что выразительно.

Но к той доле мига, когда этот вздох иссяк, в голове у меня произошла немалая мысленная работа.

Анжела — человек буйный, темпераментный, но при всем этом понимает, что такое деликатность. За три года нашего знакомства она никогда ни слова не сказала о моем возможном замужестве. Ну так почему сделала это неприличное предложение именно сегодня — когда я наконец рассталась с человеком, на которого потратила пять лет жизни? Разве непонятно, что я по меньшей мере полгода буду интенсивно отдыхать? Если только не вызвоню через полчаса кого-то из бывших любовников для оказания ДСП?

Нет, это не Древесно-Стружечная Плита. Это Дружеская Сексуальная Помощь.

Если Анжела говорит такие странные слова, да еще с восторженной улыбкой, то тут дело нечисто. И более того — замешано на финансах. У нее все на финансах замешано — и тем более любопытно, как мое замужество может увеличить ее банковский счет? Может, она присмотрела мне престарелого миллионера, которому больше некого вписать в завещание?

— Как ты себе это представляешь? — все еще соблюдая траурную рожу, спросила я.

— Как? Тебе нужен человек — полная противоположность этому твоему... будь он неладен! Человек, который не заявляется к тебе в четыре часа утра, человек, которого не нужно разыскивать хрен знает где, человек, который смотрит на других женщин лишь тогда, когда их показывают по телевизору, человек, который не исчезает на два месяца без всяких объяснений, человек, который не доводит шоферов такси до безумия...

С шофером было вот что — мы с моим мерзавцем ехали ко мне после премьеры, отчаянно ругаясь из-за его трактовки роли, и вопили друг другу в ухо здоровенные куски текста — я, подавая ему реплики в домашней обстановке, довольно много запомнила. Шофер то и дело оборачивался — таких сумасшедших он видел впервые. Ну и впилился в чей-то жалкий «мерседес» — с вытекающей отсюда погоней, когда мы уж испуганно молчали, зато орал, орудуя рулем, он...

— ... человек, который не подожжет твою квартиру...

Что было, то было. Он заснул с сигаретой. Правда, клялся, что впервые в жизни. Я пришла домой очень кстати. Было бы очень трудно объяснить милиции, что делает в моей постели обгоревший женатый труп.

— ... человек, который...

Мне стало казаться, что речь идет уже не о идеальном живом мужчине, а о безупречном мраморном болване древнегреческой работы.

— ... человек, который...

— Анжела!.. — взмолилась я.

— Да, именно такой человек тебе нужен. С ним ты отдохнешь душой, — проникновенно сообщила она.

Знает, ведьма, в какую точку бить!

Сколько раз я стенающим голосом объясняла ей, как я устала, как именно я устала, с какими необратимыми последствиями я устала... Врала, разумеется. Этот бестолковый роман во многом меня устраивал. Скучать, во всяком случае, не приходилось, а по мне лучше стихийное бедствие, чем скука.

А, может, я действительно устала?

— До сих пор я не вмешивалась, — продолжала Анжела. — Я не хотела с тобой ссориться из-за такой ерунды, как мужик. Но теперь я наконец скажу то, что думаю. Ты должна немедленно выйти замуж. Ему назло! Представляешь, он через неделю заявится к тебе как ни в чем ни бывало, а ты — бац! «Солнышко, познакомься — мой жених!»

В ее словах было некая логика. Мой избранник честно не понимал, что его выставляют решительно и навсегда. Он возвращался через неделю, в худшем случае через две. И все начиналось сначала.

— В общем-то, настоящий жених для этого не требуется... — размышляя, проворчала я. — Можно договориться с тем же Сашкой Погоскиным, чтобы пожил у меня денька три...

— Требуется! Иначе ты сама побежишь разыскивать это сокровище!

И такие случаи бывали...

— Ну хорошо! Что ты имеешь предложить!

— Вот это уже деловой разговор!

Анжела обожает деловые разговоры. При мне она за два часа настолько уболтала одного крутого бизнесмена, что он, придя к ней решать проблему с их общим должником, заключил с ее фирмой невыгодный для себя договор на приличную сумму. Я оказалась там случайно — и доблестно играла все два часа роль секретарши, таская взад-вперед кофе, папки с проспектами и бутылки с минералкой. Потом я же села за компьютер. Почему-то отважная Анжела его до сих пор побаивается.

— Я имею предложить мужчину, словно созданного для семейной жизни! — торжествующе заявила она — да еще так, словно обнаружила на планете единственного такого мужчину. — Он на несколько лет старше тебя, характер у него миролюбивый и уживчивый, внешность приятная, он исключительный домосед, правда, есть склонность к полноте, но тут уж все от тебя зависит.

Как человек, постоянно имеющий дело с рекламой, я поняла, что имеет в виду Анжела. Кандидат был домоседом, скорее всего, потому, что не мог протиснуться в дверь.

— Это все замечательно! — чтобы узнать правду, следовало поддержать игру. — Хватит с меня одухотворенных скелетов! Но есть еще один вопрос — устроит ли он меня в сфере интимной жизни? Склонность к полноте иногда не способствует...

— А иногда способствует! — возразила Анжела. — Тут ты останешься довольна!

Я на нее покосилась. В таких случаях лучше бы назвать источник информации... Ладно, запомним...

— И еще — финансовый вопрос. Ты же понимаешь, мне нет никакого смысла брать на содержание мужика только ради того, чтобы все знали — и я тоже замужем. Это пошло. Тот вариант, который я спустила с лестницы, в моем кругу как-то престижнее.

Анжела задумалась. Тут я ее уела.

Она не могла вписаться в мой круг. Она умела делать деньги, гордилась этим — и, когда в нашей компании заводились высокоумные речи и мелькали неизвестные ей творческие имена, срывалась — начинала плести ахинею о своих супер-сделках и макси-прибылях. Возникало глобальное двустороннее непонимание.

— Знаешь, с финансами там слабовато, — заявила она в конце концов. — Он по своей сути не добытчик. Я полагаю, что двести долларов в месяц он приносить будет. Но зато ты навсегда забудешь, что такое мытье посуды и вынос мусорника!

— А пылесосить ковры?

— После второй или третьей просьбы.

Посуда, мусорник и ковры — это было проклятье всей моей жизни. Я просто про них забывала.

Домработница может потребовать в день от пяти до десяти долларов. В месяц это будет... От полутораста до трехсот долларов! Да, но не каждый же день она будет ко мне являться! Допустим, три дня в неделю... тридцать на четыре... Максимум сто двадцать долларов в месяц! Это мне, если не тратить деньги на дешевые детективы, вроде по карману. А прокорм мужа, даже миролюбивого — куда больше двухсот долларов. Тем более — имеющего природную склонность к полноте. Жрет, наверно, в три глотки!

— Хорошо... — ознакомившись с этими цифрами, сказала Анжела. — Триста долларов!

И тут она прокололась!

— Насколько я понимаю, домосед срочно хочет жениться, — заметила я. Очевидно, ему некуда девать эти триста долларов в месяц. Или он собрался похудеть самым приятным для мужчины способом — от сексуальных перегрузок. А знает ли он о моем существовании? Представляет ли он себе, с кем собрался связаться? Догадывается ли он, что я могу забросить все текущие дела ради изготовления в подарок приятелю пиратского флага с черепом и говяжьими костями в жанре гобелена? Готов ли он к тому, что меня будут навещать и целовать в щечку веселые бритоголовые люди в кожаных куртках, под которыми отчетливо виднеются ремни плечевых кобур? Не смутит ли его, если, направившись ранним утром в туалет, он столкнется с совершенно голой прима-балериной?

Я перешла в наступление, несколько сгущая краски, и Анжела это понимала.

Она не была дурой, о нет, она вовсе не была дурой! Просто у нее был сильно развит некий инстинкт — если интеллект подсовывал возможность одурачить ближнего в свою пользу, она сразу же бралась за дело, а этические соображения оставляла на потом — как пищу для угрызений совести.

И Анжела поняла, что ее замысел разгадан.

Но в этом хрупком теле таился норов отчаянного игрока!

— Пятьсот долларов! — с физиономией Матросова на амбразуре сказала она.

Я примерно представляла, каковы ее доходы. Она решила ошеломить меня неплохой цифрой — и если будет набавлять, то уже по десятке, а то и по пятерке.

— А как ты предполагаешь закрепить это юридически? У нотариуса? — спросила я. — Или ты дашь мне расписку на... на... Пятьсот умножить на двенадцать месяцев и умножить... ну, на двадцать лет... это сколько?

Анжела похлопала себя по голому бедру.

Дешевые калькуляторы у нее были везде — в карманах, в сумке, на рабочем столе, разумеется. Но где может спрятать калькулятор совершенно голая женщина — я имею в виду, без риска для здоровья?

— Сто двадцать тысяч долларов! — сказала я, пока она заново осознавала, что сидим мы с ней не в кабинете, а в финской бане. — Хватит ли у тебя мужества дать такую расписку? И регулярно получать от меня контррасписки в получении пятисот долларов?

— Но что-то же я должна сделать! — взорвалась она. — Послушай, ну что тебе стоит? Потом мы что-нибудь придумаем! Ты полгода пробудешь замужней женщиной — а дальше будет видно!

— Я уже была контролером ОТК, театральным массажистом, кочегаром и цирковым конюхом! — опять-таки несколько преувеличивая, иначе не могу, возразила я. — У каждого — свои амплуа! Но почему такая спешка?

— Почему спешка? — она затрясла головой с риском уронить тюрбан из полосатого полотенца. — Ну да, ты же не знаешь! Ну вот, узнаешь первая! Наполеон сделал мне предложение!

Глава вторая. Наполеоны предложений не повторяют

Прозвище он получил с двойным смыслом.

Во-первых, мы всех своих избранников снабжали прозвищами, и потому наши телефонные беседы имели какой-то шпионский привкус. Во-вторых, как-то оно так получалось, что самые ядовитые прозвища мои приятели получали от Анжелы, а ее приятели — от меня.

Так и вышло, что человек, которого я недавно выставила окончательно и бесповоротно, носил звучное имя Макарон — имелась в виду длинная вареная макаронина, которая изгибается на червячий лад, нечто узкое и бескостное... Все в мире должно быть взаимно — приятель Анжелы тоже получил кулинарную кликуху. Наполеоном я его прозвала в честь известного пирожного. Он-то как раз был не узок, скорее наоборот, крупен. Впоследствии оказалось, что у него прорезаются наполеоновские замашки.

Они с Анжелой сошлись на почве пропавшего вагона с подсолнечным маслом. Кто-то из них проплатил за этот вагон, а кто-то вовремя его не пригнал, не помню. Анжела, вернувшись после первой встречи с Наполеоном, материла его минут сорок. Потом он ночью позвонил ей — и они вместе умчались на какой-то дикий полустанок, где стояли какие-то бесхозные вагоны еще с брежневских времен. Вернулись они через два дня уже любовниками.

Нрав у Наполеона был гусарский. Он, негодяй, дарил такие букеты, что с ними можно было ездить только в кузове грузовика. А когда наполеоновский букет вносили в квартиру и ставили посреди комнаты на стол, то ходить приходилось, обтирая спиной и ладонями стенку. Возможно, я так злобствую лишь потому, что Макарон не имел пошлой привычки дарить букеты. Он устраивал сюрпризы по хозяйственной части. После пожара, например, пошел в универсам и принес двух бройлеров. Я догадалась о сюрпризе, уловив странный запах с кухни. На плите стояла, тихо кипя, высокая и узкая кастрюля, в которой я намедни художественно красила майку а-ля батик и, разумеется, еще не вымыла. Из нее торчали четыре неочищенные когтистые желтые лапы.

Воображение Анжелы можно было поразить не эстетическими качествами букета, а его ценой. Она не поленилась, дошла до цветочного базарчика — и вернулась потрясенная. Потом ее потрясало уже другое — упорство, с которым Наполеон дарил букеты, только букеты и ничего, кроме букетов. Он вложил в них целое состояние. Я намекала, что его, видимо, еще в детстве научили распределению «бабе — цветы, детям — мороженое», а своей фантазии у него нет.

Возможно, в основе моих хороших отношений с Анжелой лежало полное несходство вкусов в смысле личной жизни. Она считала, что женщина непременно должна быть замужем. Я считала, что брак имеет смысл лишь в том случае, когда женщина непременно хочет рожать от данного мужчины детей. Ей нравились мужчины плотные, а волосы на голове она в расчет не брала. Я не признавала больших животов и лысин, а идеальной фигурой, на мой взгляд, обладал Макарон — на моей двуспальной тахте он занимал совсем мало места. То есть, конкуренция отпадала изначально.

Мой вольный образ жизни Анжела не понимала, но принимала — ей хотелось иногда поблистать и в артистической компании, а других входов в богему она не имела.

И вот ей сделал предложение большой, активный, богатый Наполеон. Уж как она из него это предложение выжимала — одному Богу ведомо. Очевидно, ей очень хотелось стать мадам Наполеон. Но что-то тут было не так — уж больно она торопилась откликнуться на призыв.

Скорее всего, Анжела в счастливую минуту поймала любовника за язык и проворачивала эту аферу, пока он не передумал.

Но было одно обстоятельство, мешавшее ей немедленно отнести в ЗАГС своего Наполеона.

Обстоятельство это в ту минуту, как мы, сидя в финской бане, добрались до него, лежало дома на диване — и лежало оно там уже года полтора.

Диван, как ему и положено, стоял вдоль стены, а в торце у него была тумба, а на тумбе стоял большой цветной телевизор. Возле другого торца дивана был журнальный столик, и на нем лежал пульт дистанционного управления. Так вот, между телевизором и столиком, ногами к телевизору, лежало обстоятельство, будь оно неладно, отлучаясь примерно на два часа в день — три трапезы на кухне, вынос мусорника и посещение туалета. Но и тогда телевизор верещал во всю мочь.

Звали его — Вадик.

И был он законным мужем Анжелы. Тем самым, наличие которого считалось для деловой дамы обязательным.

С моей точки зрения, лучше бы на этом диване задними лапами к телевизору лежал породистый кот или пес. Денег на его содержание уходило бы примерно столько же, но он бы хоть не поганил паспорт штампом о браке.

Глава третья. Дело чести

Как ни странно, Анжела правдиво описала Вадика. Он действительно человек, который не заявляется к тебе в четыре часа утра, которого не нужно разыскивать хрен знает где, который смотрит на других женщин лишь тогда, когда их показывают по телевизору, который никуда не пропадает, который не доводит шоферов такси до безумия и так далее.

— Характер у него миролюбивый и уживчивый, — вот ее подлинные и нелживые слова! — Он исключительный домосед, правда, есть склонность к полноте.

Если бы я двадцать два часа в сутки проводила лежачим образом, то моя склонность к полноте вынудила бы меня жить под открытым небом — возникли бы проблемы с межэтажными перекрытиями. Полноту Вадика можно было согнать регулярными походами на базар за картошкой.

Но на кой мне ляд человек, который постоянно торчит дома, не давая мне жить так, как мне нравится?

Однако Анжеле нужно было куда-то девать Вадика — и прямо в финской бане я поняла, что ко многим моим проблемам теперь прибавилась еще и эта.

Мы с Анжелой — соседки по лестничной клетке. Вот в чем беда! Каждый вечер она будет прибегать ко мне на военный совет по поводу Наполеона и Вадика.

А другая беда — то, что Вадика ей следует сблагостить достойно. Как породистого, но вдруг ставшего неуместным кота — отдать в хорошие руки.

Иначе ее проклянет свекровь.

И тут требуется исторический экскурс.

Анжела — девочка из не то чтобы небогатой, а просто нищей семьи, где духовная жизнь была замешана на смешных сегодня идеалах, а материальной как бы не было вовсе. В возрасте девятнадцати лет она приглядела себе этого Вадика (а у него в семье все было как раз наоборот) и добывала его потом и кровью. Тогда ей еще не хотелось норковой шубы — ей хотелось, чтобы зимние сапоги не протекали и чтобы не приходилось схватывать их веревочкой, потому что на ремонт молнии как-то не получается выкроить полтинник.

Свекровь вовремя поняла, что от этой девочки семья так просто не отделается. Она вздохнула — и стала готовить Анжелу к ответственной роли жены Вадика. Она ходила вместе с Анжелой по магазинам и одевала ее по своему вкусу. Она передала невестке Вадика, лишь убедившись, что та грамотно жарит его любимые сырники и не кладет в мясо лавровый лист.

Она же устроила Вадика на неплохую работу, сняла для молодых однокомнатную квартиру, а когда убедилась, что они друг к другу притерлись и развода не будет, оставила им свою. Как раз тогда старшая дочь собралась на жительство в Америку и позвала ее с собой.

Словом, свекровь (свекор тоже есть, но не в нем дело) заложила основы материального благополучия Анжелы.

И потому Анжела, у которой материальные соображения часто заменяли этические, соблюдала своеобразный принцип — никогда не отзывалась о свекрови плохо. Я бы уж нашла что сказать о женщине, которая не научила сына даже наполнять ванну теплой водой... Первая самостоятельная попытка Вадика, опрометчиво отпущенного Анжелой в ванную без присмотра, закончилась потопом, пронизавшим четыре этажа. Он понятия не имел, сколько воды, по закону Архимеда, должно вытеснить его упитанное тельце.

Хотя свекровь уже который год жила в Америке, Анжела все еще как бы находилась под ее незримым духовно-финансовым контролем. Скорее всего, ей самой это было необходимо — как доказательство ее высочайшей порядочности в материальных вопросах. Возможно, это заменяло ей религию. Когда Вадик остался без работы, Анжела даже не предложила ему поискать другую. Образование и профессиональные качества у него были таковы, что он мог исключительно просиживать штаны в мирно околевшем КБ, а в мире бизнеса был беспомощнее полуграмотной бабки, которая по утрам отирается возле троллейбусной остановки, спекулируя сигаретами.

Она красиво исполняла свой долг перед свекровью!

Вадик и дальше бы пролеживал бока, но ей, во-первых, нужно было доказать Наполеону, что муж мало того, что бывший, так еще и попал в другие когти, так что обратной дороги нет. А во-вторых — действительно передать его если не в заботливые, то по крайней мере не слишком вредные руки. Потому что, оставшись без системы жизнеобеспечения, он помрет.

Что касается меня — Анжела, конечно же, знала мои способности к ведению домашнего хозяйства. Но на поиски другой жены для Вадика просто не оставалось времени. К тому же, она видела, как благоденствует мой кот, и сделала вывод, что раз уж я беру на себя ответственность за млекопитающее, то обязательств не нарушаю.

И в итоге ее долг чести должен был лечь на мои плечи — не сказать, чтобы хрупкие, но все же...

Глава четвертая. Мои плечи — не для чужих долгов

— Перестань валять дурака, — строго сказала я. — Зачем тратить пятьсот долларов в месяц, когда их можно не тратить?

Это был психологически безупречный ход.

— А как? — с надеждой спросила она.

— Твой Вадик на самом деле — товар повышенного спроса. Тебе еще за него приплатят.

— Ну, ну?..

— Ну... Есть же одинокие женщины, которые дают объявления!

— Есть такие дуры!

— Ты хочешь сказать, что на сей раз нам нужна умная баба? Если умная баба действительно хочет замуж, она этого добьется, не дожив до возраста, когда вся надежда — на объявления! Умной мы не получим. Такого товара на складе уже нет.

— Да? — Анжела задумалась.

Я ждала результата.

— Дура, говоришь? — пробормотала она. — А что? Для дуры он еще — о-го-го!

Я благоразумно не стала уточнять, что она имела в виду.

— В общем, так! — по увенчанной полосатым полотенцем физиономии сразу было видно — начался военный совет, где маршал изложит диспозицию, а прочие одобрят. — Нужна обеспеченная дура! Ты сегодня же берешь газеты с объявлениями за последний месяц и составляешь список...

— А шиш тебе, — ответила я маршалу. — Выгрызу эти объявления ножницами и сложу в порядке... в порядке... ну, в каком-нибудь порядке. Самые ценные помечу зеленым фломастером.

— Почему зеленым? — удивилась Анжела.

— Остальные засохли.

— Хорошо. Ты берешь эти объявления и начинаешь обзванивать дур...

— Ничуть. Объявления берешь ты и садишься писать им письма.

— Я — письма? — Анжела даже приподнялась над скамьей, чтобы выцарапать мне глаза, по вовремя опомнилась. Как-то она не поленилась и посчитала, сколько стоит час ее рабочего времени. Считала, не исходя из своей зарплаты, а исходя из объема сделок, которые она в своей фирме проворачивала. Цифра получилась изумительная, осталось только найти идиота, который стал бы столько платить Анжеле в час.

Естественно, она сразу посчитала, каких бешеных денег должно ее лишить дурацкое сочинение писем.

— Ну да, они редко указывают телефон, а чаще всего — абонированный почтовый ящик, естественно, не свой собственный, — объяснила я как можно спокойнее.

— А что я им напишу? Что я — мужчина в расцвете сил?

— И носишь бюстгальтер третьего размера, — добавила я. — Нет, конечно. Такое письмо все испортит. Когда мы сведем дуру с Вадиком и он проболтается, что ничего подобного не писал, все рухнет в тартарары. А написать надо вот что... Ты — сестра, и хочешь выдать замуж... тьфу, женить единственного и горячо любимого брата.

— Даже глобальная и тотальная дура заподозрит, что у этого брата — болезнь Дауна! — возразила Анжела.

— Дуры таких слов не знают!

— Знают!

— Не знают!

В дверь бани постучали.

Таким образом нам напоминали, что оплаченное время истекает. И дальнейшую склоку мы продолжали под душем.

Сводилась она, если честно, к тому, что обе мы понимали необходимость сбагрить Вадика, но ни одна из нас пока не желала ради этого пальцем о палец ударить. Не говоря уже о том, чтобы ударить пальцем по клавиатуре компьютера.

Наконец меня осенило.

Следовало составить короткое и совершенно бесполое приглашение на свидание, одно на всех. В эту заготовку по мере необходимости вписывать имя-отчество, время и место. А ходить можно и по очереди. Все-таки при личной встрече дуру легче уболтать.

Вытираясь, мы решили, что приглашение, выпущенное на цветном принтере, должно произвести на дуру впечатление. Пусть думает, что Вадик работает в крупной фирме.

Цветной принтер был у Анжелы в фирме — и использовался ее начальником в основном для распечатки всякой порнографии, спертой в «Интернете». Анжела решила соврать начальнику, что пестрые бумажки нужны для каких-то моих газетных дел. После того, как я дважды сделала им удачную халявную рекламу, Анжелин начальник всегда бывал рад моим визитам, даже если я забирала Анжелу на два часа в кафешку.

Так что от меня требовались только объявления и основной текст письма.

Я решила, что дешево отделалась.

Но рано я радовалась.

Глава пятая. А не носи тряпки от Кардена!

Разумеется, когда мы разложили объявления в порядке убывания перспективы, когда мы ответили на десять самых ценных, когда расписали график свиданий с невестами, оказалось, что ни одна из нас не желает брать на себя роль любящей сестры. И тогда мы решили, что пусть сестер будет две штуки. Одна, к примеру, родная, а другая — двоюродная. Хотя бы для первой встречи.

Место мы выбрали красивое и почтенное — столик в модном кафе. Хозяин этого кафе был нашим общим приятелем. Мы предложили первой кандидатке прийти в девятнадцать ноль ноль и занять место под пальмой с игрушечным попугаем на ветке. Перепутать было просто невозможно пальма там стояла одна, попугай тоже был один. Да и хотела бы я знать, с чем можно перепутать нарядную табличку «Спецобслуживание»!

Столик был избран с дальним прицелом — в прямом, как ни странно, смысле этого слова. Он просматривался из служебных дверей, более того — из коридора, ведущего от хозяйского кабинета до кухонного комплекса. То есть, это был не столик, а мечта киллера. Вооружившись биноклем, мы могли оценить невесту, и в том случае, если она не произведет впечатления, послать ей чашку кофе и забыть о ней навеки.

Но первая же невеста нам понравилась.

Это была высокая и строгая дама искомого возраста — до тридцати пяти, с благопристойной прической, в хорошем костюме — хотя мы с Анжелой и не признавали костюма вне рабочего кабинета. Элегантная женщина носит платье, а если надевает жакет — то это должно быть нечто экзотическое и ни в коем случае не наводящее на мысль о службе. Ну да ладно, решили мы, она прямо с работы, она, возможно, президент банка, а если найдем общий язык — мы из нее сделаем человека!

Она села с видом королевы, которую превратности судьбы занесли на городскую свалку. А ведь мы сами проследили, чтобы официант поставил на тот столик вазочку с розой. Не вазу с розами — а именно один цветок возле столового прибора, этой дуре предназначенного! Могла бы и оценить элегантность...

— Ну? — спросила Анжела. — Как?

На ней было розовое платье, не пошлого, а благородного оттенка, с открытыми плечами, облегающее — вполне соответствующее ретро-стилю этого кафе. Погода вполне допускала такое платье — и оно, между прочим, было не так называемое фирменное, а пошитое изумительной портнихой.

После знакомства с Наполеоном Анжела решительно выбросила все тряпки, которые не свидетельствуют о богатстве и утонченности. Если бы они были мне впору — я бы их конфисковала. Я — человек демократических взглядов, и я куплю красивое платье, не вдаваясь в терзания, фирма это или подделка. Вот и сейчас на мне было маленькое черное платье с основательным вырезом, а в вырезе на черном шнурке — металлическая роза в натуральную величину. Вот так мне в голову взбрело!

Спрашивала Анжела, естественно, не про платье, а про невесту.

— Гренадер, — ответила я. — Но в этом что-то есть. Такие женщины могут командовать полками. Вадик при ней подтянется. И даже похудеет.

— Будет ли это гуманно? — усомнилась она. Не иначе, незримая свекровь пригрозила пальчиком.

— Может быть, это она — с перепугу? — предположила я, имея в виду неестественно выпрямленную спину. — Не каждый ведь день ходишь на такие свидания?

Тут как раз заиграла музыка — не поганая кассета или компакт-диск, а живая музыка, пианист со скрипачкой. Это действительно было приличное кафе.

— От бедра! — приказала я самой себе и Анжеле. И мы, две дуры, выплыли из служебных дверей, вильнув поочередно бедром мимо груженого подносом молодого официанта Эдика.

— Добрый вечер! — сказала Анжела, первой подплыв к столику и касаясь спинки стула наманикюренными когтями. Лак в точности соответствовал платью.

— Добрый вечер! — сказала и я, проделав то же самое с другим стулом. Мои когти были как пять капель бычьей крови.

Она выпрямилась еще больше, так что, возможно, уже не касалась задом сиденья. Можно сказать, зависла в воздухе, вылупив на нас глаза.

— Мы рады, что вы откликнулись на наш призыв! — не почуяв опасности, брякнула дура Анжела.

— Призыв? — переспросила дура кандидатка. — Ах, так это был призыв? Я сейчас милицию позову!

Мы переглянулись.

— Ишь, выдумали! Призыв у них! — и она с невероятным презрением процедила: — Р-р-розовенькие!.. Знаю я ваши штучки! Ишь, в центре города Лесбос развели! А ну, пустите!