Описание:Симпатичный, беспечный, всеми любимый, ты ничего не знал о жизни, пока не влюбился. В парня. Аутсайдера со странным девчачьим увлечением. По дурости упустил свою любовь. Жизнь дает шанс исправить ошибки. Получится ли у тебя и не наделаешь ли ты новых, когда призраки прошлого снова встанут на вашем пути?  Посвящение:Клубкам и спицам.   Примечания автора:На Пулицера не претендую. Хочется верить, что кто-то кайфанет от этой истории. Остальным, спасибо что читали.Люблю, целУю. Ваша Маша.

========== -1- ==========

        В нашем подъезде жила бабушка. Типичная бабуля, от которой пахнет старостью и нафталином. Она носила допотопный цветастый платок и часто сиживала на лавочке у подъезда, позвякивая спицами. Она все время что-то вязала, и мы прозвали ее Паучиха, с подачи кого-то из старших, конечно.

Она прикармливала кошек и гоняла нас хворостиной, когда мы пытались привязать им к хвостам консервные банки. Рассказывала нашим родителям, если кто-то из нас прогуливал школу или попался с сигаретой. Ворчала на современную молодежь, которая пакостит в лифтах и расписывает стены.

Мы думали, она нас ненавидит. И ненавидели ее в ответ, искренне, самозабвенно, как умеют дети.

Сейчас я вспоминаю то время со стыдом, но тогда мне казалось, что Паучиха - настоящий враг. Она всегда была на посту, всегда все знала и видела. А потом на какое-то время она вдруг пропала. Мы с дворовыми строили глупые догадки и мечтали, чтобы она не возвращалась. Но она вернулась: какая-то враз постаревшая и бледная, а вместо цветастого платка на голове была черная косынка. Тогда же с ней поселился наш ровесник, ее внук. Он почти не выходил из дома, я видел его мельком пару раз до наступления первого сентября. А потом выяснилось, что он со мной в одном классе.

Моя ненависть к Паучихе перенеслась и на новенького, по инерции. Тем более, что был он тощим, тихим и бледным. С совсем светлыми, почти белыми волосами, бровями и ресницами. А еще у него был жуткий взгляд - слишком взрослый. Светлые глаза смотрели так, будто он знает все обо всех. Каждый грешок, каждую пакость и постыдную тайну.

В тринадцать лет мы все пытались казаться круче и опытней, чем есть. Мы хотели выглядеть сильными и смелыми, и нам нужна была жертва. Паучихин внук идеально подошел на эту роль. Он почти ни с кем не разговаривал, только смотрел исподлобья. Он оказался слабым и болезненным, и победить его смог бы и второклашка. К тому же он был не похож на нас и у него было дурацкое имя - Май. Как мы, тринадцатилетние крутые пацаны, могли пройти мимо такой замечательной кандидатуры на роль жертвы?

Естественно, его стали задирать: выбрасывали учебники в мусорное ведро, мочили тетради в раковине, натирали сумку мелом, ставили подножки, когда он шел к доске, цепляли на спину дурацкие записки. Он никак не реагировал: не отвечал, не психовал, не жаловался, только опускал голову и молчал. Все тычки, шлепки и удары он сносил безропотно. На следующий день приходил с залатанными советским белым пластырем учебниками и тетрадями, с сумкой в разводах от мела, прихрамывая.

Такая безответность делала его легкой добычей и убивала всякий интерес. К тому же, учителя стали поглядывать на нас неодобрительно. И мы перестали его трогать, физически. Просто насмехались и дразнили, обзывая молью, беляночкой, снеговиком.

Он стал для нашего класса чем-то вроде отщепенца, немного чокнутого одиночки, в которого тыкают пальцем, но бить считают ниже своего достоинства.

Казалось, что он сам не прочь, чтобы его считали фриком. Он отращивал свои блеклые волосы и однажды притащил в школу... вязание. Он вязал все перемены напролет, будто специально нарывался. И к бледной моли добавились новые прозвища - педик и пчелка Майя.

Мы росли, но не взрослели. Время шло, а мы оставались все такими же узколобыми и ограниченными. Так бывает с детьми, которые счастливо живут и не знают лишений. Человек взрослеет, проходя через испытания, преодолевая себя. На тот период самым страшным испытанием для меня была внезапная контрольная. О чем тут говорить? Мы все так же подкалывали его из-за бледного вида, из-за того, что он ходил почти всегда в одних и тех же вещах, из-за его отвратительного почерка, из-за его дурацкого вязания. Кто-то из девчонок рассказал, что Паучиха торгует на улице вязаными носками и прочей ерундой, и мы принялись дразнить его еще и за это. А потом просто стали игнорировать. Всё было настолько привычно и знакомо, что я пропускал это через себя на автомате, ни о чем не задумываясь.

Я не помню когда всё стало меняться, когда я изменился.

Может началось все с моей мамы? Я, как истинный мужик, не любил ходить с мамой по магазинам. Но к середине девятого класса до меня дошло, что если я не проконтролирую процесс обновления гардероба, то буду еще долго ходить в футболках со спайдерменом и в других, милых маминому сердцу, детских вещах. Мне надо было выглядеть круто. Тогда я еще не постиг великую истину, что быть крутым и круто выглядеть - это разные вещи.

С тех пор я периодически подвергал себя этой пытке. Конец ноября, десятый класс. За лето я вытянулся и вырос из всей более-менее приличной одежды. Пришлось идти на шоппинг. Я потратил кучу нервов и времени, а мама кучу денег. И все было неплохо, за одним небольшим исключением - нам попался отличный свитер. Такой... крутой, модный - он смотрелся на мне шикарно. Без ложной скромности скажу, уже тогда я знал, что довольно симпатичный: темные волосы, зеленые глаза и полное отсутствие прыщей. От папы достался высокий рост и отличная подтянутая фигура, безо всяких усилий с моей стороны. От мамы - густые черные ресницы и ямочки на щеках, от которых таяло большинство особей женского пола от пяти до восьмидесяти пяти. Чем я, признаюсь, бессовестно пользовался.

Так вот. Свитер. Он был просто-таки предназначен для меня, но стоил баснословно дорого. Брендовая шмотка. Мама хмурилась и теребила замочек на кошельке, но так и не решилась на покупку. Я расстроился, но истерить не стал, не девчонка же, в конце концов. Бросил последний прощальный взгляд на витрину и потащился за родительницей по оставшимся семи кругам ада... э-э-э, двум этажам торгового центра.

Через пару недель, утром, загадочно улыбаясь, в мою комнату заглянула мама. Протянула нарядный пакет и, погладив по голове, как маленького, умчалась на работу. Я был озадачен - еще не Новый год и не мой день рождения. Вообще, на удивление непраздничный день, если верить гуглу, так к чему подарок? Почесав маковку, я пожал плечами и вытряхнул содержимое пакета на кровать. Это был он, тот самый свитер!

В школу я поперся, конечно же, в нем. Обновку заметили, и я собрал свой урожай восторженных девчачьих "ахов" и нарочито грубых: "Ну классно, чё" от пацанов. Я даже заметил на себе пристальный взгляд светлых глаз Паученка. А наша заядлая модница Диана, знающая наизусть всех дизайнеров и кучу другой ненужной хрени, заявила:

- Классная имитация, Илюш. У кого заказывали, я бы тоже не отказалась?

- В смысле имитация? - не догнал я сразу.

- Ну это же на заказ явно связано по мотивам дизайнерской шмотки, - пожала плечами девушка и встала из-за парты, чтобы дотянуться до моей шеи и отогнула воротник, - вот, лейбла нет. И немного по-другому сделано. По-моему, даже лучше, чем оригинал. Так у кого заказывали?

- Не знаю, но спрошу если хочешь, - улыбнулся я, чтобы скрыть смущение. Подделка. Черт возьми, подделка. Это почему-то меня жутко взбесило.

- Спроси пожалуйста, а то Фирсова знает, но не колется, овца, - падая обратно на стул, поделилась печалью Диана.

Тем же вечером я устроил маме допрос:

- Мам, а свитер этот ты ведь не в магазине купила?

Мама удивленно подняла брови.

- А почему ты спрашиваешь?

- Потому что мне сказали, что это подделка... и попросили узнать, где ты его заказывала.

- Подделка? Так и сказали?

- Ну имитация, какая разница?

- Да никакой. А ты хотел свитер или лейбл от него? Может и с ценником бы ходил? - спросила мама ласково и прищурила глаза, папа в кресле вжал голову в плечи и замер.

- Да при чем здесь это? - мама у меня ругается редко, но если решила устроить скандал, то это будет эпично. А меня заносит на поворотах, вот и в этот раз я не заткнулся вовремя.

- При чем здесь это? Ни при чем. Ты, дорогой, объясни мне, что у тебя за претензии ко мне? Вещь некачественная, сидит на тебе плохо или мало за нее заплачено, на твой вкус? Что не устраивает вас, юноша?

- Мам...

- Лариса Иннокентьевна сделала все отлично! Я на работе показала, все обзавидовались, а тебе, значит, не по рылу каравай?!

- Лариса... кто?

- Лариса Иннокентьевна, из нашего подъезда, у нее жена директора пальто заказывала вязаное...

- Паучиха что ли? - возмущенно завопил я, осененный догадкой.

- Что?! Какая она тебе паучиха?! Хоть каплю уважения имей!

- Фуууу, этот свитер Паучиха связала своими вонючими руками?! И ты ей еще деньги платила? Она ненавидит меня, и внук у нее фрик. Что б я его еще раз одел... Лучше буду в обносках ходить.

Я бы много еще чего наговорил, наверное, но мама закрыла лицо руками, всхлипнула, и я понял, что она плачет. Моя. Мама. Плачет. Очевидно, из-за меня.

- Сережа, кого я вырастила? - тихо спросила мама у отца.

- Мам, ну ты чего? - растерялся я.

- Ничего, Илья. Мне обидно и стыдно, и противно. Ты не мужчина, ты - слепой, ограниченный, капризный мальчишка. Ты не сделал своими руками ничего стоящего, не заработал ни копейки, получаешь все даром, не прилагая усилий. У тебя есть все: дорогущий телефон, фотоаппарат, стоимостью в две мои зарплаты, модные вещи, дом. И ты воспринимаешь это все как должное. Думаешь, что так и должно быть, не видишь, как живут другие люди. Начнем с того, что ты неблагодарная свинья! Позволяешь себе обзывать пожилую женщину, которая тебе ничего плохого не сделала, которая старалась, по ночам работала, чтобы успеть к сроку. Но ты ни во что не ставишь ее труд. Мой труд не ценишь. Я ведь не на деревьях деньги нахожу. И ты еще имеешь наглость обижаться. Господи, мне сейчас так стыдно, что ты мой сын! Я думала ты лучше, умнее. А ты пластмассовый... пустышка...

Мама не повышала голоса. Она смотрела так, будто я у нее на глазах оторвал голову котенку. Лучше бы она накричала на меня, наказала. Только не эта бездна разочарования и обиды в ее глазах. И слезы. Я чувствовал себя последней тварью. Я был виноват и мысленно корчился от стыда. Как будто она станет меня меньше любить. От этих мыслей и чувств у меня перехватило дыхание и задрожали руки, а в ушах эхом звучало: пустышка... пустышка... пустышка.

Мама вытерла слезы, прошла мимо меня в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Я стоял, как оплеванный, и был отвратителен сам себе. Я был растерян, испуган, зол на себя и на нее.